– Чья она любовница или бывшая любовница? – поинтересовался Адачи, хотя он уже знал ответ. В полицейской работе ему слишком часто приходилось иметь дело со стандартными ситуациями.
– Теперь она без работы, – сказал Фудзивара, – какими бы ни были их отношения в прошлом…
– Ходама – старый козел, – сказал Адачи. – Что бы он ни сделал, я хотел бы иметь хоть каплю его здоровья. По всем признакам, он продолжал вести активную половую жизнь вплоть до того, как его сварили. Подумать только – восемьдесят четыре года, а он все еще в строю! Пожалуй, Ходама был живым свидетельством преимуществ японского образа жизни.
– Да, это его любовница, – подтвердил Фудзивара. Неожиданно Адачи осознал, насколько он устал. Наклонившись вперед, он вежливо сказал:
– Инспектор, будьте так добры, скажите, что там, в этом гребаном ящике?
– То, что можно было оставить у человека, которому доверяешь, – ответил Фудзивара. – Если, конечно, ты сам такой же проныра, каким был Ходама. Здесь – маленькие сувениры с переговоров, секретных консультаций и прочее…
– Бр-р-р… – Адачи поежился. – Уже много времени, и я смертельно устал. Что ты имеешь в виду?
– Пленки, – поспешно ответил Фудзивара. – Как у президента Никсона. Километры пленки.
– Банзай! – воскликнул Адачи и осекся. Ему в голову пришла страшная мысль: свидетельства на магнитных носителях могли исчезнуть неуловимо быстро. Пленка не была такой надежной, как бумага или кровавые отпечатки – достаточно было нескольких пассов сильным магнитом, и вся запись канула бы в небытие.
– Вы проверяли их? Там что-нибудь записано?
– Расслабьтесь, босс, – улыбнулся Фудзивара. – Это действительно что-то!…
Генеральный прокурор всегда одевался хорошо, хотя и несколько консервативно.
Адачи иногда казалось, что прокурору нравится неброский серый цвет – цвет шкуры серебристой лисы. В этих случаях все внимание непроизвольно сосредоточивалась на лице прокурора, в особенности на его глазах. На протяжении десятилетий, день за днем, эти глаза с неизменным успехом читали людские души, как страницы раскрытой книги.
Стоило прокурору пристально взглянуть на кого-то, и человек сразу понимал, насколько бессмысленно будет врать и выкручиваться. От этого взгляда нельзя было скрыть ничего. Казалось, прокурору нет никакой нужды спрашивать, и дело было даже не в его способности читать чужие мысли. Он как будто просто знал, знал о человеке все с самого начала.
“Дым и зеркала, – подумал Адачи. – Интересно, был ли это каприз природы, который подтолкнул его к определенной деятельности, потому что он внешне был пригоден для нее, или его облик стал следствием его работы? В обоих случаях успех огромного большинства его дел довольно часто можно было объяснить именно тем, как он в тот момент выглядел”.
Этим вечером прокурор был одет как для ответственной работы и выглядел не столько преданным слугой общества, сколько важной общественной фигурой – как крупный бизнесмен или даже министр. Темно-синий шелковый костюм был итальянского производства” а белая рубашка сияла словно на рекламе стирального порошка. Галстук был украшен затейливым рисунком ручной работы. Сверкающие черные ботинки носили следы отеческой заботы, граничащей с навязчивой идеей.
“Интересно, кто доводит их до такого совершенства? – подумал Адачи. – Может быть, госпожа прокурорша колдует над ними с полирующей насадкой на электродрели, или господин прокурор сам полирует свои башмаки мягкой замшей?” Почему-то последний из возможных сценариев казался ему наименее вероятным. Некоторые человеческие привычки были интересны как раз тем, о чем можно было по ним догадаться.
То, как прокурор был одет сегодня вечером, расстроило Адачи и слегка выбило его из колеи. Ему казалось, что шикарный дорогой костюм нисколько не соответствует характеру этого человека, которого он знал довольно хорошо. Впрочем, может быть, он просто устал. Светлые мысли приходили Адачи в голову, как правило, когда уровень сахара в крови был невысоким.
Пленка закончилась.
– В несгораемом сейфе, который хранился в бельевом сундуке госпожи Чиба, мы обнаружили больше двухсот кассет с записью, – пояснил Адачи. – Все они были аккуратно надписаны, и каждой был присвоен шифрованный индекс. В некоторых записях упоминаются уважаемые люди, но самая интересная пленка – та, которую вы только что прослушали. Качество, правда, недостаточно высокое, однако то, что можно разобрать, звучит достаточно убедительно.
– Двое беседующих – это сам Ходама и Фумио Намака, – сказал прокурор.
Адачи кивнул утвердительно.
– Собеседники упоминают оба этих имени; кроме того, мы и другими способами убедились, что это именно они. Кстати, вы заметили, что у Ходамы довольно характерный, пронзительный голос? Голос Фумио тоже слышен весьма неплохо. Судя по всему, третьего с ними не было.
– Значит, Ходама сказал, что прекращает поддерживать братьев Намака, мотивируя это финансовой слабостью корпорации и ее связями с “Яибо”, – подвел итог прокурор. – Несмотря на долгое и плодотворное сотрудничество, Ходама не хочет скандала, не хочет пойти ко дну вместе с тонущим кораблем.
– Во всяком случае, это звучит именно так, – подтвердил Адачи. – Беседа продолжалась тридцать пять минут, и они несколько раз касались одного и того же вопроса под разными углами, как это часто бывает во время столь важных переговоров. Тем не менее, суть от этого нисколько не изменилась. Ходама ясно дал понять, что он, хоть и с великим сожалением, но покидает своих подопечных в беде и что даже длительное сотрудничество его не останавливает.
– Это не поддельные пленки? – неожиданно спросил прокурор.
– Наша техническая служба клянется, что – нет, – медленно сказал Адачи. – Но полной уверенности у меня пока нет. Дело в том, что они проверили всего двадцать кассет из двух сотен. Их чудо-техника показала, что проверенные пленки не подделаны. Кроме того, подделать двести пленок – это адский труд. Исходя из этого можно заключить, что, скорее всего, все они – подлинные.
Несмотря на свой уверенный тон, Адачи был не совсем спокоен. Магнитозапись была достаточно надежным средством только в том случае, если ты сам использовал ее, например, в качестве одного из звеньев в цепи доказательств. Когда же в дело вмешивалась третья сторона, он был за то, чтобы перестраховаться. Современная электроника позволяла проделывать все что угодно. То, что несколько пленок оказались подлинными, еще не означало, что все они являлись таковыми. Абсолютное их большинство могло быть совершенно нормальными, однако трудно было придумать более подходящий способ всучить кому-нибудь фальшивую запись, чем подсунуть ее вместе с огромным количеством подлинников.
Именно поэтому Адачи твердо решил про себя проверить все записи. Правда” на это потребовалось бы немало времени, пока же им можно будет работать с тем, что у них уже есть.
Прокурор прикрыл глаза и погрузился в размышления. На лацкане его пиджака Адачи заметил булавку с двумя скрещенными серебряными метелками, символизирующими очищение от коррупции. В сознании детектива суперинтенданта эта эмблема ассоциировалась с теми, кто пытался избавить от коррупции политический мир Японии. Правда, до сих пор они оставались в прискорбном меньшинстве. Средний японский избиратель прекрасно знал, что вся политическая система насквозь порочна, однако не мог и оставить без внимания грандиозные экономические успехи страны, с которыми был напрямую связан неуклонный рост личного благосостояния ее граждан. Пусть система далека от идеала, но ведь она работает. Зачем же что-то менять? Власть всегда была и будет азартной игрой на деньги, и это заложено в человеке самой природой.
– Средства, возможность и мотивы, – сказал прокурор. – Мне трудно поверить, что Намака способны были восстать против своего куромаку.
– Однако у нас есть улика… – осторожно вставил Адачи.
– Верно, – кивнул прокурор. – И весьма убедительная.
– Вызвать и допросить? – спросил детектив. Прокурор покачал головой.
– Я уверен, что так или иначе, но довольно скоро нам придется побеседовать с братьями, – сказал он. – Но не сейчас. Посмотрим, что нам удастся раскопать в ближайшие несколько недель. У нас есть ясные указания, в каком направлении работать, однако для успеха нам понадобится гораздо большее количество веских доказательств.
– Мы работаем над этим, – скромно потупился Адачи. Несмотря на некоторое беспокойство, которое он изо всех сил старался подавить, он чувствовал, что крепкий орешек, которым оказалось для него это дело, начинает потихоньку поддаваться его усилиям. Его ощущения были сродни восторгу и охотничьему азарту. Отправить братьев Намака за решетку было бы для него величайшим наслаждением.
– То, чего вы достигли, обнадеживает, – сказал на прощание прокурор.
